Фик для lilith20godrich

[Mister_Key]

Такая малость.

Автор: Регис.

Бета: Лиос Альфари.

Пейринг: ЛМ/ДМ.

Рейтинг: NC-17.

Дисклаймер: сцены насилия по обоюдному согласию, инцест, все персонажи принадлежат Дж. Роулинг.

Написано для lilith20godrich, заказавшей Гарри/Драко, Рон/Драко, Люциус/Драко, Люциус/Снейп. Ангст, драма, можно с насилием или смертью персонажа.



Дорогая Лилит, примите благосклонно и не сердитесь, если что не так.

Comments

[Mister_Key]

Драко Малфой ненавидит своего отца.

Чаще всего это случается осенью или весной. Иногда по несколько раз за месяц, иногда реже, но никогда не бывает редко настолько, чтобы Драко мог счесть ситуацию исчерпанной, а своего отца исцелившимся.

Люциус пропадает на день-другой, иногда на ночь, и возвращается, пряча под усталостью взгляда сытую удовлетворенность, под дороговизной бархатистой мантии – следы укусов и синяков, а под маскирующими чарами, наложенными на палочку – следы Авады. Тогда ненависть Драко вырастает настолько, что ощущается живой тварью, чем-то средним между цепкой тропической лианой и гигантской медузой, сплетающей из тонких скользких щупальцев ядовитую сеть.

Эта сеть, кажется, стала частью Драко, расползлась по венам, распласталась под кожей, отравила кровь, и сделала что-то еще – что-то, из-за чего ее хочется ощущать, снова и снова.

Уткнувшись лицом в подобранную с пола мантию, вдыхая смешанную отраву крови, и пыли, и чар – ненавижу тебя, ненавижу, как же я тебя ненавижу…

Обхватив колени руками, мысленно рисуя безумные картинки, чувствуя сквозь стену всплески магии – какого черта он не может лечить себя сразу же, а терпит с этим до дома?! – ненавижу тебя.

Это душит. Это заставляет облизывать губы, снимая языком тонкую корочку ссадин, раз за разом касаясь больного места. Это зажигает и дергает изнутри.

От этого невозможно отказаться, как и от мыслей о том, что Люциусу, должно быть, нравится рассматривать их - знаки унижения, покорности и чужой смерти. Этим многое можно объяснить.

Иногда Драко пытается представить себе их – тех, кого отец выбирает в качестве своих жертв. Жертв своей красоты, жертв своих желаний, жертв своих непростительных заклятий.

Они пользуются Круцио или плетью?

"Может быть, и тем, и другим", - размышляет Драко. Он поднимается из пенной бурлящей воды, - горячая вода, расплавляя и смывая все, ненадолго помогает справиться со свинцово-тяжелым холодным комом, засевшим где-то между грудью и животом, - и вытягивается перед зеркалом, пытаясь представить себе, на что это может быть похоже – хлестать плетью Люциуса Малфоя. Каково при этом ему самому. И как может ощущаться обжигающая ласка поверх сливочно-нежной холеной кожи, такой же, как у него.

"Я тебя ненавижу", - бессвязно думает Драко, вцепляясь ногтями в собственное плечо, зачарованно гладя взглядом набухающие кровью царапины. Влажный темный воздух вокруг него заполняется запахом железа, меди и соли.

Ненавижу тебя за то, что ты это позволяешь.

Не мне.

[Mister_Key]

Когда Люциус такой, Драко не может справиться со щенячьим, обожающим выражением собственных глаз.

- …не стоит так резко реагировать, сын, - необидная насмешка; несколькими секундами раньше Драко не смог сдержать досадливого выдоха, заглянув в свои карты. – Держи лицо, когда дело доходит до блефа, иначе проигрыш неизбежен.

Кивок. Да, папа.

- Теперь раздавай заново – я уже примерно представляю, что тебе попалось.

Тихий шелест чешуек огненной саламандры, купленной специально для камина в гостиной, шорох карт, двойное синхронное дыхание; мать уже третий месяц гостит у тетушек и кузин, и, словно чувствуя свою ненужность в этом доме, не торопится возвращаться.

Как он красив, Мерлин, разве бывают у живых людей такие сияющие волосы, такая кожа - без изъяна, гладкая, словно свежие сливки; такая безупречная грация в каждом движении, жесте, шевелении пальцев? Разве обычный человек может говорить так, что от каждого слова и придыхания по спине текут сладкие волны, словно кто-то невидимый пропускает сквозь каждый позвонок теплую шелковую ткань, соединяющую костяное ожерелье воедино?

- Ты заснул, сын? – еще одна насмешка.

И снова ни капли настоящего издевательства – а ведь он умеет, Драко прекрасно осведомлен, как он умеет – вдумчиво препарируя, чуть брезгливо исследуя, дергая за каждую найденную ниточку обнаженного нерва, с интересом наблюдая за реакциями корчащегося в муках тела. Но сейчас ничто в голосе отца не напоминает о вивисекции и белом кафеле стен с бликами режущего света. На этот раз он настроен… милостиво? Кажется, так.

Долгий, долгий вечер, теплый закат за окном, теплая мантия ночи с блестками звезд, на один бокал вина больше, чем нужно, и взгляд упирается в тонкий серебристый шрам в ямочке под горлом в обрамлении небрежно расстегнутого воротника. Звездочка поврежденной кожи - не изъян, но последний якорь, что держит совершенство Люциуса Малфоя на цепи. Последняя зацепка, призванная не пустить Люциуса в путешествие по облакам, где ангелам самое место, последний шанс для надежды, хотя о какой надежде может идти речь?!

Их взгляды встречаются над веером карт, и Драко отводит глаза, с преувеличенным вниманием рассматривая пляшущего на веревке вниз головой Шута. Тот корчит рожицы и кривится, пытаясь высвободить ногу из цепкого охвата петли.

Он знает, что это безуспешно.

Драко знает, что это безуспешно.

Но они продолжают, все равно.

[Mister_Key]

Снова наступает такой день, когда отец собирается уехать «по делам». Он полон предвкушения и энергии, а Драко молча следит за ним из-за книги, которая вот-вот задымится.

- Ты вернешься до воскресенья?

Воскресная конная прогулка стала семейным ритуалом, стихийно сложившимся после того, как окончивший школу Драко вернулся домой. Люциус на черном тяжелом жеребце, в чьих жилах бежит толика крови кэлпи, Драко на тонконогой серой кобыле; через поля и лес до озера и обратно, свист ветра в ушах, восторг от покорной мощи животного и обморочный трепет, когда Люциус протягивает руку и одним плавным движением поднимает Драко в свое седло. Справиться с кэлпи в одиночку Драко еще не может, так что приходится сидеть, поставив ноги поверх отцовских сапог, держа поводья ладонями поверх отцовских рук, и чувствуя за спиной поток тепла и силы, на который так хочется опереться.

- Не уверен, - вежливо отвечает Люциус. Последний из его «виражей» затянулся на двое суток, а сейчас уже пятница.

Драко прикусывает губу. Все это тепло, непоколебимая надежность, и знающая себе цену сила, и все это сегодня достанется какой-нибудь низкорожденной мрази?

Страх силен, но ужас сильнее – а эта жуткая неправильность вгоняет Драко в дрожь.

- Люциус, - говорит он, неожиданно для себя самого оказываясь между отцом и дверью. – Не езди.

Отец вздергивает бровь.

- Не езди, - с нажимом повторяет Драко. Губ он не чувствует, и голос кажется чужим, звучащим со стороны.

Странно, но Люциус смотрит на взбунтовавшегося отпрыска без гнева, и в его молчании чувствуется понимание, которым они связаны едва ли не прочнее, чем кровными узами.

- Я не могу, - медленно говорит он, и невидимая цепь понимания натягивается до предела. – Мне это нужно.

- Тебе это нужно, - так же медленно повторяет Драко. Он, должно быть, сошел с ума, раз действительно чувствует себя наравне с отцом, в первый в жизни раз. – Но я мог бы делать это с тобой.

Между бровями Люциуса залегает складка.

- Не думаю, - отрезает он, берет трость и делает несколько шагов мимо застывшего сына, сквозь дверной проем и дальше по коридору, и прочь от непростительного отчаянья, бьющего в спину.

- Папа, - тихо говорит Драко, и отец останавливается, не оборачиваясь. А Драко уже нечего терять, и совсем не страшно.

- Может быть… - шепчет он, - может быть, ты сделаешь это со мной?

И отец останавливается, а потом поворачивается к нему навстречу.

[Mister_Key]

... С каждым разом они заходят все дальше: больше ударов, изощреннее правила, и руки отца все мягче и ласковей после того, как все заканчивается. Люциус не желает повторяться, а Драко – останавливаться, и поэтому сейчас худые крепкие запястья обвивают старые кусачие цепи с ощерившимися тупыми зубами браслетов, ноги едва касаются пола в пятнах лишайников, а на голую спину проливается щедрый ливень ударов.

«Шлеп», - говорит трость каждый раз, как впивается во вздутые жгуты мышц; в последнее время Драко сильно прибавил в росте, и от мальчишеской линии торчащих позвонков остался лишь смутный намек, который вскоре должен пропасть совсем.

«Шлеп».

Каждый удар заставляет его невольно тереться о шероховатости стены, и это ужасно, чертовски, безумно больно, больно настолько, что он почти готов выкрикнуть нужное слово, но почему-то это «почти» кажется столь же незыблемым, сколь и стена, к которой он прикован. В которую его вколотят без остатка. Драко остается только дышать, ровно и размеренно, и постепенно боль отстраняется, знобкие звуки становятся глуше, и под сцепленными мокрыми ресницами каждый удар вспыхивает острым лезвием, вроде того, которым Люциус расписывал его кожу в прошлом месяце.

«Шлеп».

Запах отцовской мантии – теплый свечной воск, одеколон, железная нотка крови, странный сухой аромат, похожий на тот, что издают очень старые книги с желтыми, как осенние листья, страницами. Этот дух витает вокруг, и даже стена в потеках восковой крови свечей и лаково блестящей крови младшего Малфоя, пахнет им, так что Драко хочется потереться об этот запах, но щека встречает только стену.

«Шлеп».

Арапник, небрежно брошенный поперек бумаг на столе в пустом кабинете и склянка с остро пахнущим зельем, помогающим справляться со шрамами.

«Шлеп».

Люциус, чуть насмешливо взирающий на трясущегося в предсмертном ужасе домовика. Через секунду от него не остается даже клочка кожи, и отец поворачивается к связанному Драко, медленно опуская палочку и готовясь продолжить.

«Шлеп. Шлеп. Шлеп».

Вцепившиеся в ключицу и в запястье острые ногти, медленно вдавливающиеся все глубже, до самого нутра, до истинного ужаса и неподдельного восторга. И удивление с неверием пополам, приправленные искрами возбуждения, и от этого взгляда сердце заходится истерической радостью.

"Он действительно со мной", - думает Драко перед тем, как потерять сознание. - "Он со мной".

[Mister_Key]

Расползающийся розовый туман, негромкий монотонный звук, из которого выступают знакомые островки исцеляющих заклятий, напряженно-спокойное лицо и разметавшиеся волосы, словно серебряными нитями вышитые поверх зеленого балдахина отцовской постели.

- Не понимаю, зачем тебе это, - вполголоса замечает Люциус, и небрежность интонаций не соответствует нежности, с которой он укутывает Драко одеялом. – Это ведь мое дело.

«Это и мое дело», - думает Драко. – «Это наше дело».

Вслух он не произносит ничего.

«Шлеп».

Драко молча высвобождает руку из-под одеяла и за запястье тянет отца к себе.

И тот, о чудо, подчиняется, и молча ложится рядом, и принимает сына в объятия, крепкие и теплые, как солнечный камень.

За полгода, миновавшие с того памятного дня, отец ни разу не покидал поместья без веской причины, и ни разу не касался Драко больше, чем необходимо, чтобы причинить боль или неудобство. Это злит. Впрочем, Драко держит язык за зубами; Люциус и так пошел ему навстречу, и меньше всего на свете младшему Малфою хочется, чтобы отец решил, что игра не стоит свеч. Но все-таки, все-таки…

Драко слишком хорошо понимает, что именно испытывает отец. Знает, почему тот не позволяет себе взять желаемое. Но понятия не имеет о том, почему готов отдать свое тело и в этом смысле тоже, не стыдясь и не требуя взамен ничего, кроме взаимности.

А о том, почему мысль о возможном отказе отдает отцеубийством, он предпочитает не думать вовсе. Его рука просто скользит по гладким пластинам мышц под мягкой дорогой шерстью, пока не касается обжигающей твердости, бархатной даже сквозь ткань.

Люциус выдыхает сквозь зубы, но не пытается отстраниться. В точности как Драко двумя часами раньше, позволяя все и утоляя ненасытную жажду. Несколько минут он просто молча терпит все то, что проделывают пальцы его сына, а затем тяжелая горячая ладонь ложится на затылок, а взгляд отца, неожиданно трезвый, встречается с почти яростным взглядом Драко.

«Это то, в чем ты нуждаешься?» - вот о чем спрашивают серебряные глаза из-под полуопущенных тяжелых век.

Драко едва заметно качает головой.

«Нет».

Несколькими минутами спустя уверенность тает, словно сахар в кипятке, и все становится еще слаще, и горячей, пока не превращается в нестерпимый жар.

После они лежат, глядя друг на друга, в комнате ощутимо пахнет сексом, но не грязью и не стыдом.

- В конце концов, - спокойно говорит Люциус, касаясь волос Драко и прослеживая безупречную линию скулы, такую же, как у него самого, - по сравнению со всем остальным, это такая малость.

[Mister_Key]

- Это не слишком для тебя? – спрашивает Люциус, и это осторожное уточнение границ кажется Драко чем-то средним между заботой и оскорблением. В конце концов, он давно не ребенок, и еще дольше не помнит о том, каково это – быть ребенком.

Он усмехается и качает головой. Не слишком, по сравнению с прошлым разом, когда ему пришлось двое суток пробыть связанным по рукам и ногам, и когда единственным развлечением были истерические вопли домовика, не смеющего нарушить приказ старшего хозяина. Разочарование Драко смешивалось с непонятным удовлетворением, ради которого… ради которого было это все.

Не наслаждение. Не похоть. Не самоотречение.

Чувство заполненности, не имеющее ничего общего с сексом. Секс – это совсем иначе, теперь Драко знает.

Ледяной пол, ледяные стены, клубы пара от дыхания, мгновенно коченеющее тело, праздные размышления о том, сколько Люциус продержит его здесь, и сколько займет лечение, которое, несомненно, потребуется после пребывания обнаженным в таком месте.

Разбитыми – Драко попросил отца не лечить их, и Люциус послушался, хоть и был недоволен – губами он касается собственного запястья. На сей раз нет никаких веревок и уз, только смертельный холод и неизвестность. Выпустит ли его отец через полчаса или через неделю, или вообще никогда – разницы, на самом деле, нет; Драко это понимает.

Он вообще хорошо понимает своего отца. Теперь – хорошо, и да будет благословенна эта боль, и этот лед, и эта беспомощность с привкусом фальши на дне, и это безмерное, бесконечное, сродни святости, терпение.

Это никогда не бывает унизительно, даже когда Драко лежит на животе и агонизирует под жалящими ударами ремня с острыми гранями серебряных инкрустаций. Это не унижение. Это просто боль, и сердце Драко заходится от благодарности. Как сейчас.

Когда (прошло восемь часов, но Драко об этом не знает) дверь открывается снова, Люциусу приходится оторвать Драко от стены, к которой тот примерз половиной своей кожи.

[Mister_Key]

Неделя.

Каждый вечер похож на предыдущий: живая пляска огня в камине и на языке, знакомое тепло и запах, ничуть не похожий на запах крови – просто кожа и одеколон, и немного – ткань новой мантии, по которой Драко в задумчивости проводит ладонью.

«Это действительно чересчур, - равнодушно думает он. – Я мог умереть».

Он лежит в постели в собственной спальне, отец занимается делами в кабинете наверху, и это, кажется, надолго. Вставать Драко запрещено, но ничего такого, просто Люциус не хочет рисковать. После недельного перерыва в игре Драко уже ничем не напоминает умирающего, но все еще слишком слаб.

Легкие, необременительные слезы, щекочущие виски и путающиеся в волосах – закономерный результат шока и облегчения, внезапно превращаются в неудержимую дрожь, словно Драко заболел пляской святого Витта. Он клацает зубами и шипит, пытаясь вернуться в норму, не хватало еще, чтобы отец вернулся и увидел его таким, но получается плохо. Вцепившись зубами в собственное запястье, он старается вести себя потише и успокоить бьющееся в немой истерике тело.

Он вспоминает змеиную трость. Серебристые росчерки лезвия в темноте. Жгучие веревки, стягивающиеся слишком сильно. Плеть. Кресло из пыточного подвала. Жидкий огонь зелья, не оставляющего на коже следов, кроме извилистых ручейков болезненного жара. Порку. Укусы. Змей, которых Люциус спустил на него, связанного и задыхающегося от омерзения. К окончанию второго часа – сухое шипение, гладкая чешуя и неожиданная сила сжимающихся колец, - Драко был готов орать заветное слово, но Люциус попросил потерпеть еще немного.

«Еще несколько минут, сын», так он сказал. И змеи стали не страшны, а вот Драко испугался по-настоящему.

Он ведь может меня и не отпустить, что бы я ни говорил. Как бы ни умолял. Ведь может, не так ли?

Это бред, Драко понимает. Отец никогда не нарушит обязательств, касающихся другого Малфоя-по-крови. Ему нет никакого резона лишать себя наследника. Все Малфои, чьи портреты заглядывают друг другу в глаза в галерее, ополчатся против него, и семейный долг не даст ему спать по ночам, но… но Драко это, может быть, уже не поможет, верно?

Голосок, шипящий в голове – это голос трусости. Драко понимает это, как только открывается дверь, и отец проходит в комнату, на ходу сбрасывая сюртук, и усаживается на край кровати.

- Мне показалось, тебе плохо.

Драко качает головой – нет. Говорить он по-прежнему не может, но это пройдет. Просто сорванные связки. Люциус сказал, что их нужно восстанавливать не торопясь, иначе голос потеряет привлекательность, и Драко обожгло мыслью о том, откуда отцу это известно. Неужели он тоже когда-то?

Пальцы касаются его волос, лба, шеи, отец чуть улыбается и подтягивает покрывало повыше.

- Действительно все в порядке, - отмечает он и поднимается.

И Драко вновь хватает его за запястье.

Тянет к себе.

«Я это заслужил, верно?»

Еще одна улыбка, и глазами тоже, и Люциус усаживается обратно, притягивая сына к себе, в тепло и надежность, в понимание, которым Малфоя может одарить только Малфой.

А за это можно заплатить гораздо больше, ведь на самом деле это бесценно.

Люциус целует его, и это так же сладко, как утихающая боль. И касается везде, с уверенной знающей нежностью, и это еще слаще, так что Драко выгибается, шипя сквозь зубы. Кажется, отцу нравится, что он не может кричать, как обычно.



После того, как они занялись любовью впервые, Драко боялся, что и эту его слабость Люциус возьмет в свои игры, как взял нелюбовь к тесным комнатушкам, и отвращение к змеям, и ненависть к ощущению беспомощности. Но этого не случилось, и каждого раза Драко ждет с нетерпеливым предвкушением.

“Это не плата”, - думает он, пока отец касается языком его сосков. – “Не издевательство. Не попытка упасть окончательно. А что это, я не знаю”.Люциус поднимает голову и усмехается, глядя в черные колодцы, окаймленные серебром камней. Облизывается. И, кажется, он знает, а Драко знает, что он знает, и благодарен за то, что все истины, что могли бы быть произнесены вслух, остаются в молчании, полном вздохов и шорохов.

Ресницы Драко тяжело опускаются, Люциус входит в него, и это жжет, но не причиняет боли.

Боль – это ведь такая малость.

[hevilla]

Mister_Key Сильная вещь, черт возьми.Мурашки по коже. Как же захватывает это безумие...

Спасибо.

[Mister_Key]

Я вот сижу и трясусь, понравится ли заказчику))) так что спасибо за ободрение.

[Профессор Ибич]

Mister_Key

Нет слов. БДСМ во всей его красе.

Интересный взгляд на отношения Малфоев. Но мне этот взгляд понравился.

[lilith20godrich]

Регис

!!!!!!!!

А неужели были какие-то сомнения, что заказчику понравится?

Зря они были, зря.

Потому что мне ОЧЕНЬ понравилось.

Изумительно написано, невероятно сильный, образный, насыщенный эмоциями, болью, каким-то извращенным сумасшествием текст, яркие характеры.

И, конечно, общая атмосфера.

Честно говоря, не переношу фанфики с инцестом, написанные на радужной высокой ноте, пустышки PWP.

Мне больше по нраву такие отчаянные безумные драмы.

Помню, я давным-давно переводила рассказ "Люциус" - и как мне кажется, что некая общая линия между тем моим переводом и этим замечательным рассказом прослеживается.

Но здесь все это куда более четкое, резкое, как оголенные нервы, страшное и трепещущее от напряжения.

Спасибо тебе огромное за твой труд, и за твой талант.

Я ОЧЕНЬ благодарна и счастлива!

Надеюсь, вты не будешь возражать, если я размещу этот рассказ на своем сайте?

И еще - нашла на компьютере рисунок fiendling, который, как мне кажется, очень подходит к этой истории.

[Mister_Key]

Рисунок, за исключением синевы и морщинистости, хорош)))

Я ужасно боялась, что не понравится, потому что "Стекло, и смерть, и лепестки роз" у меня с месяц вызывали приступы острейшей зависти, преклонения и восторга.

И хотелось хоть немножко вернуть позитив, и чертовски радостно, что удалось.

Лично я назвала бы это флаффом по-Малфоевски; у них ведь все не как у людей, и флафф соответствующий, а хронически изнасилованный и загнобленный папой Драко уже просто достал.

Посему мне стало интересно - а если наоборот? Ведь очень часто садизм и мазохизм неразделимы в одном и том же человеке.

Безумие, да - но любовное и обоюдное. Что ж, бывает и такая любовь.

Против размещения не возражаю, конечно.



Регис.

[Линн Бранст]

Очень понравилось. Давно не читала ничего подобного. Гдекаждую фразу хочется смаковать. Автор и бета - союз заключенный на небесах.

[Гость]

Своеобразные метафоры. Правильно было сказано, что над каждой фразой думаешь...

правда, сюжет показался мне странным...очень уж больные главные герои получились на голову...

[Italy :)]

Регис, ты потрясающе пишешь. такая непрерывная истерика. непрерывный эмоциональный подьем.

[Mister_Key]

Итали, спасибо и привет, давно не общались.

[Italy :)]

Mister_Key

С тех пор я очень хорошо поняла различие между слешем и яоем.



Кстати, последний раз испытывала такие же эмоции, как от твоего фика, когда смотрела "Песню ветра и деревьев" про Сержа и Жильбера. Ты смотрела?

[Mister_Key]

Что-то такое было, но давно... нет, не помню.

[Гость]

Это... Даже не знаю, что и сказать. Это сильно. И образно. И передает полностью атмосферу эдакого семейного, разделенного безумия. Здорово!

Ордисса

[Mister_Key]

Да почему безумие? Нормальная такая семейная взаимопомощь.

[Гость]

Mister_Key

Ага... Повезло этой семейке, что они маги... А то бы временной потерей голоса не отделались после такой взаимопомощи. ))

Но вообще-то даже завидно где-то. Уютный такой садомазохизм. Действительно флафф по-малфоевски.

Ордисса

[DThorne]

Великолепно!